– Хочу задать вопрос, за который обычно канделябром бьют. Умер ли русский рок? Если еще нет, то куда он двигается?
– Русский рок движется в фарватере мировых тенденций. И если в 80-х годах было очевидно, что мы отстаем лет на 15, то сейчас молодые российские группы играют ничуть не хуже западных. Понятно, что рок-музыка не в Сибири придумана, но у нас ее адаптировали, как смогли, и кажется, что получилось интересно и даже нарядно, если хотите.
Другое дело, что в целом рок-музыка уже абсолютно сформировавшийся жанр. Она повторила историю классической музыки XVIII–XIX веков и историю джаза. В этих жанрах есть прекрасные каноны, но ничего принципиально нового там уже не происходит. При этом Моцарта и Бетховена слушают в филармонии при аншлагах. Вот в рок-музыке то же самое. Жанр сформировался и застыл. Но хотя ничего нового там не произойдет уже, это не значит, что в роке нельзя писать прекрасную музыку. Нет никакой трагедии. Да, история рока, история его придумывания, закончена. Он находится в «филармонической стадии» – и на Западе, и у нас.
– А не жалко вам вот этого – «секс, наркотики, рок-н-ролл»? Это же в XX веке осталось?
– Мне это жалко ровно настолько же, насколько жалко свою, можно сказать, ушедшую молодость.
Кстати, когда с 20-летними начинаешь говорить про свою молодость, они завидуют: блин, как круто, какое время было и как у вас все было интересно. А я им тут же советую посмотреть фильм Вуди Аллена «Полночь в Париже». Он – ровно об этом. На самом деле не все было так весело. Я в 25 лет был уже очень взрослый – на стройке работал монтажником, чтобы получить квартиру. В 26 – дети, детсад, молочная кухня (кто-нибудь сейчас знает, как трудно было отдраить бутылки из-под детского кефира?). А еще нужно было время, чтобы на гитаре поиграть. От наркотиков жизнь уберегла. В первый раз про марихуану я услышал, когда мы в армии на границе контрабандистов застукали.
Смотрю вот на нашу старую черно-белую фотографию – как «Чайф» с «Наутилусом» были на первых гастролях где-то в Перми, где-то в ПТУ, в какой-то общаге, где двенадцать панцирных коек в ряд и все мы со счастливыми мордами на них лежим и еще и рожи строим в объектив. А ведь верни меня нынешнего в то время, думаю, мне будет очень некомфортно. Сейчас я в Израиль меньше чем бизнес-классом лететь не хочу. Н-да...
Гнойного не смотрел
– Как вы относитесь к рэпу? 20-летние, кажется, все сегодня в нем.
– У рэп-музыки в России действительно юношеская аудитория. Но сами рэперы – они уже совсем другой формат, они все немножко маркетологи и всё просчитывают: если вот этим 14–17-летним мальчикам и девочкам немножко подыграть, то они твои.
Первый рэп на русском языке – это, по сути дела, был перевод американского рэпа 70-х годов. В 80-х в Штатах уже были звезды рэпа. Посыл того американского рэпа был такой: крутые тачки, крутые телки, и почему эти девицы не с нами, а с теми старыми, жирными, богатыми мужиками, а тут у нас вечеринка, бухло и все такое. А потом пришло следующее поколение рэперов – уже маркетологов. Они просчитали присущую подростку природную, гормональную оппозиционность. Она закодирована в возрасте – в 14 лет ты все стараешься делать по-другому, потому что старшие – лохи и всё говорят неправильно. Русский рэп, насколько я могу судить, на этом и основан – «вот эти – козлы и дураки, менты – сволочи, олигархи – мерзавцы, политики все врут». Как будто политики не врали в Древнем Риме или Египте. Вот новостьто, с ума сойти. Но для подростков ведь все в первый раз. Эти парни читают на своих баттлах абсолютно не новые вещи. Все те же мысли, что и у всех. Только они стали монетизировать вот эту подростковую протестность. Но меня смущает в рэп-музыке ровно одна вещь. И это даже не маркетинг, а то, что больно уж они все серьезные, просто ноль юмора и самоиронии – вот они прямо как будто ракету строят или выходят на последнюю битву добра и зла.
– А вы баттлы смотрели? Оксимирона и Гнойного.
– Честно? Нет. Я и «Титаник» не смотрел, когда туда все ломанулись и потом каждая бабуля на лавочке Ди Каприо обсуждала. Я, честно говоря, попугиваюсь этих бумов и настойчивых рекомендаций на грани помешательства: вот это надо обязательно посмотреть. Так что не смотрел. Шнуров зарабатывает бабло
– В рэперах вам не нравится просчитанность. А как вы относитесь к феномену Сергея Шнурова? Вот уж где, помоему, чистый маркетинг.
– Абсолютно соглашусь. Он, конечно, умнейший мужик и прекрасно владеет своим ремеслом, но мне кажется, он просчитывает каждую песню, каждый выход клипа, промежутки между ними. Он и не скрывает, что зарабатывает деньги. Зарабатывает бабло на нашей склонности к ярмарочной, балаганной, кабацкой и фриковой культуре, когда на ярмарке бабу с тремя грудями показывали. Ну народу-то нравится.
Совершенно случайно мне в компании показали клип на песню, где есть строчка «что вы, тетя, мнете тити» или «трете»...
Серега же всегда придумывает для песни одну строчку текста, а остальное наверчивает. Знаете, я не из эстетской семьи, я жил в рабочем городе на окраине, но, на мой вкус, это откровенная пошлятина. Я не моралист, но мне неприятно было слушать. И мне бы не хотелось, чтобы мои дети и внуки это слушали.
Я восемь с половиной лет работал на стройке и слушал лучшие образцы русского мата. Они уместны, когда по-другому сказать нельзя. Тот, кто использует на сцене ненорматив, тот как раз лишает нас этого уникального языка, который обладает невероятной емкостью и выразительностью только тогда, когда других слов не осталось. Как у Мальчиша-Кибальчиша буржуины спрашивали: «Может, есть у вас тайная сила?» – вот это про русский мат. Нельзя его просто для прикола использовать. Но при этом – не отнять – все это делается Сергеем Шнуром с такой зверской энергией и драйвом! Людям надоели попсовые фонограммные кастрированные концерты – а тут выходит мужик такой, в майке, и орет так понастоящему, и яйцами трясет. Подкупает же! Самое ужасное, ну ладно клерки, замученные в офисах, это любят, но когда я читаю, что гости после концерта в Большом театре потом переходят в «Метрополь» и для них там играет «Ленинград» – тут в моей голове короткое замыкание происходит.
Ройзман друг, но истина дороже
– Вы дружите с Евгением Ройзманом, но, кажется, из-за его похода на губернаторские выборы между вами пробежала черная кошка.
– Он действительно мой друг, но никакая кошка не пробегала. Да, я был против того, чтобы Евгений шел на выборы – и тогда, когда он шел в Госдуму, и когда в мэры, и уж тем более когда в губернаторы. Я ему тысячу раз говорил, что это совершенно не его стезя. Он хороший, отличный парень, он стихи пишет, в живописи разбирается, помогает всем, но на губернаторскую позицию нужен чиновник. А это совсем другое. В стране есть вертикаль власти – нравится нам это или нет. И чиновник в нее должен быть вписан, чтобы быть эффективным. А Женя совершенно чужой там человек. Поэтому я против Ройзмана-чиновника.
Он четвертый год у нас мэр города. И у меня один вопрос: что он сделал за это время такого, что не удавалось предыдущим мэрам? С наркотиками он боролся, еще не будучи мэром. А сейчас что? Ничего. Он просто ведет прием граждан и ведет видеоблог, становясь чуть ли не интернет-звездой. К нему всегда шли за помощью, так он и сейчас людям помогает не как мэр, а в частном порядке – как хороший горожанин Женя Ройзман. Таких бы нам побольше. А чиновник он – никакой. Чиновники – это определенного формата люди, они как военные, у них в крови заложено: устав, вертикаль, поставленные задачи, команда сверху. У Жени этого нет. Свердловская область – это не только Екатеринбург, это еще и маленькие депрессивные городочки, живущие вокруг одного
предприятия. Их жизнь зависит от того, получит госзаказ это предприятие или нет. Получит – тогда рабочий денежку домой принесет. И тут нужен «встроенный» чиновник, а не тот, кто конфликтовать будет внутри вертикали власти. Потому что городочку могут дать дотацию 70 миллионов, а могут и двести семьдесят – это же от чиновника зависит, от его этой самой встроенности. Я не говорю, что это правильно, но сейчас это так.
Я с Женей именно дружу, а не лицемерю, и то, что я думаю про Ройзмана-чиновника, я ему в лицо говорил тысячу раз. Он мне объяснял, почему он шел в депутаты и в мэры, я слушал, но я все равно не могу согласиться.
– И он не порвал дружбу?
– Нет, мы с ним не ругались, и он не предъявлял никаких претензий. Мне кажется, он меня понимает. Если будет референдум «самый классный парень города»
– Женя попадет в первую десятку тех, кого я считаю лучшими.
За Собчак проголосуют ради прикола
– Вы к Навальному, знаю, настороженно относитесь. А к Собчак, которая может свою президентскую кампанию начать?
– На самом деле я и Навальным не особо интересуюсь, и за Собчак не слежу. Но лет 15 назад, когда Ксения еще юной девой в одних трусах и майке бегала в передаче «Блондинка в шоколаде», изображая из себя мерзопакостную стерву, мы как-то после концерта обсуждали, как это вообще может происходить – дочь Собчака же! И я еще тогда сказал: погодите, она еще нашим президентом будет, со своими-то замашками – такая пробивная бабенка, что будьтездрасьте. Но сейчас мне кажется, что это все-таки фейк, пиар-разводка, которую, может, и не сама Собчак запустила, и хотя она делает загадочное лицо, говоря «не-не, это не я, я тут ни при чем и никуда не собираюсь», но все это ей чрезвычайно выгодно. Я понимаю, что ее основной бизнес – лайки в интернете, и поэтому если этот шум прибавит ей пару миллионов подписчиков – ну пусть будет. Но, конечно, это все несерьезно. В маленьких городах, думаю, никому в голову не придет голосовать за Собчак. А в Москве и Питере – ну ради прикола кто-то проголосует. Как некое протестное голосование вместо графы «против всех».
– Помните, когда Макаревичу стали отказывать в площадках за его позицию по Украине, коллеги-рокеры не вступились? И в ситуации с Серебренниковым многие театральные руководители тоже, по сути, молчат. Чем это объяснить?
– Андрей – он, конечно, имел право высказать свое мнение вслух. И я думаю, что он вполне мог предположить ответную реакцию общества. Но когда, например, в Екатеринбурге местный организатор вдруг сказал, что ему кто-то позвонил и поэтому концерт Андрея отменен, – это было вранье. Он просто выбрал совершенно неподходящую для «Машины» площадку – со стоячим партером. Даже «Чайфу», очень в Екатеринбурге популярному, в позапрошлом году было сложновато собрать этот зал так, чтобы битком. А у «Машины» аудитория еще старше и консервативнее. И учтите, что часть аудитории Макаревича действительно на него обиделась. То есть организатор просто не продал билеты и решил все свалить на политику.
Мы с Ройзманом допытывались: ну скажи, кто тебе позвонил, скажи на ушко, мы постараемся разрулить. Ноль. Потому что – неправда. А правда в том, что у Андрея тогда просто сократилось количество концертов, потому что организаторы в провинции подумали: зачем рисковать, группа по райдеру дорогая, а вдруг действительно кто-то позвонит. Но мое-то отношение к Андрею не изменилось. Ну захотел он сказать про Донбасс – и сказал. Дело прошлое.
Вот с Серебренниковым – это уже совсем другая история. Это не политика и не деньги. Это личный конфликт и очень личная история отношений двух людей. Кирилл очень талантливый человек, его поддерживали, он ставил, что хотел, и это порой были весьма провокационные спектакли – и никто вопросов не задавал. Но в какой-то момент произошел личный конфликт, и дальше мы видим историю мести. Это некрасиво все, конечно. А многие думают, что Путин виноват.
– Но многие действительно уверены, что это политический ход перед выборами.
– Серебренников ставил все, что хотел, никаких политических заявлений он не делал, он не Андрей Макаревич. Думаю, сидит Владимир Владимирович, чешет макушку и думает: с какой стати мне за Серебренникова-то прилетело, я-то тут при чем?
P.S. На вопрос о дружбе с Шахриным Ройзман поморщился и отвечать не стал.