О деталях неожиданного открытия «Огонек» узнал из первых уст, поговорив с Павло Блаватским, профессором Школы бизнеса в Монпелье (Франция), недавно обнародовавшим свое исследование «Ожирение политиков и коррупция в постсоветских странах».
— Она посетила меня года два назад, когда на моей исторической родине, на Украине, были выборы. Я не очень следил за процессом, но даже тех сообщений, что до меня доходили (отдельные статьи на ВВС и так далее), было достаточно, чтобы понять: ключевая тема этой кампании — коррупция. Народ, по-видимому, был настолько замучен бедой, что выбрал какого-то телевизионного комика, который хотя бы на экранах боролся со взяточниками. Это все мне показалось удивительным. Я вообще-то занимаюсь микроэкономикой и мало пишу о коррупции. Последний раз, когда я касался данной темы,— это время моего выпуска в Кембридже, где пришлось немного изучать проблемы развивающихся стран. Но эта кампания на Украине — она почему-то не оставила меня равнодушным. И я стал снова читать о развивающихся экономиках, о новейших методиках измерения уровня коррупции. И столкнулся с очевидной проблемой: никто не знает, как ее измерить, нет механизмов. Все рейтинги, оценки, которые сейчас существуют, основаны на опросах экспертов или жителей стран, что, честно говоря, кажется мне очень субъективным критерием. Для сравнения: существует проблема теневой экономики, тоже очень сложная и не поддающаяся прямым оценкам. Но есть же интересные способы, чтобы с ней работать! Скажем, метод оценки энергетического потребления: когда мы предполагаем, что динамика энергопотребления в стране является достоверным индикатором изменения совокупного (включая и неофициальный) ВВП страны, и ее отслеживаем. Ну вот, мне захотелось найти нечто подобное, какой-то индикатор для коррупции.
— И вы решили следить за ожирением политиков?
— Как решил… Тут, честно говоря, имел место анекдот: среди всего, что я прочел, было замечание — одной из распространенных форм коррупционного поощрения чиновников является «проставление банкетов». Многими она даже не воспринимается как взяточничество, а стала видом благодарности. Никаких реальных вещей, никаких чемоданов денег вроде бы не передается, а отношения выстраиваются. Так пышные обеды, фуршеты становятся частью «этикета» в общении бизнеса с чиновниками. Я даже не знал, правда это или нет (в конце концов, я сам на таких банкетах не был). Но мне показалось, что это можно протестировать. Если коррупционеры часто ходят на такие торжества, подумал я, то, понятное дело, должно же это как-то отразиться на их весе. А измерить лишний вес оказалось довольно просто, потому что в последние годы алгоритмы распознавания изображений, работающие на основе искусственного интеллекта, достигли большой точности. Они сами по себе очень интересны: если у вас есть фотография человека анфас (как на паспорте), алгоритм, натренированный на тысячах подобных фото, сможет оценить индекс массы тела, изображенного с выдающейся точностью. Итак, я соединил две вещи: 299 фотографий чиновников, находившихся в 2017 году в ранге министров в 15 постсоветских странах (Армения, Азербайджан, Белоруссия, Грузия, Казахстан, Киргизия, Латвия, Литва, Молдавия, Россия, Таджикистан, Туркмения, Украина, Узбекистан и Эстония) с индексами восприятия коррупции в этих странах (Transparency International, Индекс контроля коррупции Всемирного банка, коррупционный индекс Европейского центра борьбы с коррупцией и государственного строительства, Индекс отсутствия коррупции Международного института демократии и содействия выборам, а также индекс Базельского института).
— И получили удивительную корреляцию: насколько я понимаю, между индексом массы тела политиков и индексом Transparency International она составила 0,92. Вас озадачил такой результат?
— Еще как! Я получил очень разные данные для разных стран, но почти все они (и это хорошо видно на графике) соответствовали общему принципу: чем толще министры, тем хуже обстоит дело с коррупцией (одно редкое исключение: в Белоруссии министры толще, чем в России, но белорусов воспринимают как менее коррумпированных).
Зато 96 из них страдали не просто от ожирения, а от очень серьезного ожирения (индекс массы тела 35–40), а у 13 индекс массы тела перевалил за 40, что является уже признаком опасной болезни. Есть правительства, в которых около половины министров имеют индекс массы тела выше 35, например, в Узбекистане (54 процента чиновников), Таджикистане (44 процента) и на Украине (42 процента). При этом элиты балтийских стран выглядят здоровее прочих. Я обнаружил некоторые отклонения в рамках замеченной корреляции с рейтингами восприятия коррупции. Скажем, согласно Transparency International, наиболее коррумпированными постсоветскими странами являются три центральноазиатские республики: Туркмения, Таджикистан и Узбекистан. Однако три страны с наибольшим весом министров выглядят иначе: Узбекистан, Туркмения и Украина. Я позволю себе смелое утверждение, что выявленная мной тройка может быть не менее обоснованной. В конце концов, эксперты, опрашиваемые для составления рейтингов, могут переоценивать уровень коррупции в Таджикистане (стране со сравнительно более коррупционными соседями) и недооценивать на Украине.
— Вы пытались перепроверить обнаруженные закономерности? Возможно, высокий индекс массы тела чиновников в отдельных странах объясняется их культурными представлениями, традициями и прочим?
— Я, конечно, подумал об этом: возможно, население некоторых стран само по себе имеет более высокий средний вес и выбирает политиков «пополнее», чтобы они его, население, адекватно представляли. Ну, мало ли. И я сравнил показатели среднего индекса массы тела по стране с показателями индекса массы тела министров этой страны. И тоже был поражен! Корреляция оказалась обратной: чем толще министры — тем тоньше народ, во всех случаях было так. Невольно подумалось: вот, говорят, что коррупция в стране портит все на свете, даже сокращает километры дорог и увеличивает время их сдачи в эксплуатацию, но есть же сфера, где она действует с некоторой пользой! Чем больше коррупции, тем, оказывается, более худые жители. А поскольку лишний вес ведет к различным заболеваниям, то… Но я понимаю, это уже слишком смелое и ироничное допущение.
— Есть и масса других возможных объяснений: скажем, чиновники ведут сидячий образ жизни, поэтому толще среднестатистического жителя, и так далее…
— Получается, что в более коррумпированных странах чиновники больше сидят в кабинетах и быстрее полнеют? Не знаю. Я не спорю, что может быть масса различных объяснений. Коллеги, понимающие в вопросах медицины, сказали мне, что ожирение очень сильно коррелирует со стрессом: если работа стрессовая, то человек легче и быстрее набирает лишний вес. И понятно, когда ты создаешь какие-то коррупционные схемы, ты наверняка испытываешь стресс… Но я здесь не компетентен, мне сложно учесть все факторы. Скажем, я не знаю, почему министры не ходят на фуршеты, где есть омары, которые дороги и вкусны, но вряд ли ведут к ожирению. Не знаю. Это, видимо, нужно узнавать у тех, кто что-то понимает про жизнь постсоветских элит.
— Может быть, прознав про ваше исследование, чиновники учтут замечание про омаров и изменят свои гастрономические предпочтения.
— Такое уже случалось: когда найденный объективный показатель терял свою полезность вследствие изменившегося поведения элит. Мне, например, очень понравилась работа китайских коллег Лао и Ли, доказавших, что между коррумпированностью политиков на материковом Китае и импортом в страну швейцарских часов есть удивительная корреляция. Однако этот индикатор работал только на отрезке 1993–2013 годов, потом элиты изменили свои поведенческие привычки и почему-то перестали покупать часы (коллеги объяснили это проведением обличительных кампаний в интернете, где критиковались фотографии чиновников с дорогими часами). С лишним весом сделать что-то труднее, но если захотеть — почему бы и нет.
— Вы планируете закончить исследование на полученных данных или продвинетесь дальше — на простор других континентов, вглубь веков?
— Некоторые рецензенты отмечали, что важно не ограничиваться данными кросс-культурного сравнения постсоветских стран и посмотреть на корреляции в мировом контексте. Но, если честно, меня больше захватывает перспектива углубиться в прошлое. Ведь все рейтинги восприятия коррупции очень молоды: только с середины 2000-х годов они стали рассчитываться такими методами, которые позволяют сравнивать данные по годам. И если мы захотим, скажем, узнать, каким был уровень коррупции в начале 1990-х, то просто не сможем этого сделать: нет данных. А мой метод в определенной степени универсален, он может пролить свет на неизученные страницы истории. И здесь перед нами открываются невиданные перспективы: скажем, посмотреть на то, какой была коррупция в Советском Союзе, а может быть, и раньше. Сложности могут возникнуть с отбором фотографий, но они решаются качественной работой с архивами библиотек.
— А на меньших масштабах — скажем, для оценки «чистоты рук» сотрудников отдельных ведомств, учреждений — стоит применять ваш метод?
— С точки зрения процедуры мы ничем не ограничены, но проверить точность, конечно, будет сложно. С другой стороны, если на уровне стран существуют хоть какие-то рейтинги восприятия коррупции, то на уровне отдельных городов, министерств или компаний их нет вовсе: потому что кого ты будешь опрашивать? Сотрудников самих компаний? Так они боятся потерять работу. Рядовых чиновников министерств? Так они не выйдут на контакт. Поэтому уровень коррупции в какой-нибудь госкорпорации, полиции и тому подобном остается неизведанным. Почему бы не приглядеться к фотографиям и весу первых лиц? Никто не обещает результатов точных, как в аптеке, но в указанных случаях любая информация к размышлению может быть полезна.
0
75.00
