7 июня президент России Владимир Путин провел «Прямую линию», в ходе которой продемонстрировал меньше задора, чем обычно, считает специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников и констатирует, что и новостей своему народу и миру в этот раз Владимир Путин подарил недостаточно, по крайней мере в сравнении с тем, как это было раньше. О том, как такое скажется на возможности проведения следующих «Прямых линий» (а их, по идее, должно быть еще по крайней мере пять) в исполнении Владимира Путина,— спецкор “Ъ” из Гостиного Двора.
— Вот теперь уже очевидно, что на все вопросы ответить не получится: все-таки их около двух миллионов!
Дух захватывало от предположения, что еще несколько минут назад такая вероятность сохранялась.
Владимир Путин появился перед ведущими Андреем Кондрашовым и Кириллом Клейменовым (странно, что в студии не оказалось ни одной девушки: получалось, что в меру суровые парни на троих мрачновато соображают, что делать с большой страной…) в синем костюме и в синем галстуке в мелкий белый горошек. И цвет костюма, и вид галстука были максимально комфортными для него. Он может отвлекаться на другие цвета и сочетания, но, думаю, если бы у него была возможность всегда ходить в синем костюме и в синем галстуке в белый горошек, то он бы всегда так и делал.
То есть Владимир Путин создал для себя как мог максимально комфортные условия существования на ближайшие несколько часов.
Поначалу, надо признать, «Прямая линия» не производила впечатления той самой, на острие которой президент наконец видит свой народ и говорит с ним (и тем более наоборот).
Сначала президент поздоровался с волонтерами, зачем-то (может, следовало подчеркнуть, что он с вниманием относится к нуждам волонтеров) принял от одного из них бумажку с вопросом и даже раньше времени вчитался в него («Вопрос про рыбу, важный!»).
В студии, вдалеке от них, находилась все-таки девушка Наталья Юрьева, которая сообщила, что разрываются телефоны и раскален до предела интернет. То есть обстановка в студии была нервной и даже взрывоопасной.
Потом Владимир Путин выступил с обзором экономической обстановки в стране. Это было оптимистичное выступление. Про стабильность, экономический рост, устремленность в будущее. Он одобрил текущий состав правительства. Отвечая на вопрос Андрея Кондрашова, заявил, что нет смысла увеличивать НДФЛ и вводить налог с продаж (тут его позиция не меняется, слава богу, уже много лет), но предупредил, что в ближайшие дни будут озвучены некие новые предложения (не насчет ли налога на роскошь?), так что спокойствия все равно не будет никогда никакого.
А министр энергетики Александр Новак, который вышел на видеосвязь из своего кабинета, и вовсе констатировал, что рост цен на бензин был ненамного выше инфляции и что сейчас этот рост остановлен. И великодушно добавил, что прорабатывается вопрос о введении экспортной пошлины на поставку нефтепродуктов на экспорт (от чего цены могут ведь и, наоборот, скакнуть).
— Это, скорее, угроза в адрес нефтяных компаний! — заинтересовался президент.— Надеюсь, ничего подобного нам не потребуется.
Вице-премьер Дмитрий Козак, который тоже вышел на видеосвязь, подтвердил, что это пока просто угроза такая для нефтяных компаний и что хоть завтра можно внести и соответствующий законопроект в Госдуму, а президент пообещал его подписать.
То есть пока они тут разговаривали между собой, а к концу приближался уже первый час «Прямой линии», причем прямой ее и в самом деле можно было с полным основанием называть только в кавычках.
Но вот наконец последовало первое прямое включение, причем с интереснейшими представителями народа, то есть с двумя футбольными тренерами и одним футбольным комментатором, причем было полное впечатление, что они стоят на самом краю крыши, откуда их не то что может в любую секунду сдуть легким порывом ветра и не то что их постоянно теснил к обрыву телекорреспондент Антон Верницкий, ворочающийся между ними, а казалось, что они вот-вот и сами спрыгнут — только чтоб не страдать больше от потребности сделать это, присущее большинству людей в такой ситуации (психиатры подтвердят).
Успокаивало, что они не реализуют намеченное хотя бы до окончания прямого включения: необходимо было сначала отчитаться перед президентом.
Инициативу взял на себя Валерий Газзаев, он же все-таки депутат Госдумы. Им он, сразу скажу, и проявил себя.
— Вместе с коллегами мы разработали и просмотрели практически весь мировой футбол,— доложил Валерий Газзаев президенту, и оставалось только понять, как он смог поднять эту глыбу: весь мировой футбол, все лучшие национальные чемпионаты мира и Европы. Разработали программу реформирования российского футбола, разработали программу реформирования национального чемпионата.
Надо сказать, Валерий Газзаев говорил загадками. Так, он произнес:
— Мы готовы продемонстрировать вам нашу программу для того, чтобы подробно ее сформулировать.
Валерий Газзаев демонстрировал понимание современных реалий:
— Безусловно, все наши коллеги сегодня, все наше футбольное сообщество прекрасно понимают, Владимир Владимирович, какая загруженность у вас сегодня и занятость, сложность международно-политической ситуации. Поэтому у нас просьба, чтобы футбол остался в центре вашего личного внимания. Вы по духу победитель!
Кирилл Клейменов делал в этой ситуации все, что мог:
— Валерий Георгиевич, в чем ваш вопрос?
И Валерий Газзаев мгновенно откликался:
— Я вам хочу пожелать, Владимир Владимирович, крепкого здоровья!
— А вопрос в чем, Валерий Георгиевич? — попытку Антона Верницкого тоже можно было признать хорошей.
Но Валерий Газзаев по духу тоже был победитель:
— Вопрос в том, чтобы в центре внимания было ваше личное внимание к футболу, Владимир Владимирович! Мне очень приятно это. Я хочу пожелать вам крепкого здоровья, Владимир Владимирович, хочу пожелать, чтобы Господь Бог вас охранял, чтобы святой Георгий сопутствовал вам во всех ваших начинаниях, а Николай Чудотворец дал вам крепкого здоровья и удачу!
В кратчайшее время Валерий Газзаев сказал все, к чему готовился, может быть, и даже вероятно, всю жизнь. А то, что на это нельзя было смотреть без содрогания, смоет, может быть, река времени.
Диалог ведущих с президентом продолжался.
— Есть традиция: президент вступает в должность и объявляет амнистию,— сообщил Владимиру Путину Андрей Кондрашов, транслируя, видимо, чей-то вопрос.
— Мне кажется, такой традиции у нас нет,— пожал плечами президент.
На этом диалог по этому поводу можно было считать исчерпанным.
Наконец состоялось первое реальное прямое включение. Томская мама троих детей жаловалась на то, что ей не дают бесплатный участок под жилищное строительство (такое региональное законодательство). Подключили губернатора Сергея Жвачкина, который пообещал «встретиться с ней». Губернатор грубил, абсолютно не понимая этого, и даже того, что противопоставлял себя сейчас своему областному народу в формате «я и они».
— С ней — это с Натальей Николаевной,— все же поправил его президент.
Было ясно, что землю дадут.
Все это время на экран выскакивали сиюминутные вопросы граждан. «Чубайс — ценный госресурс или изменник Родины?», «Почему у нас бананы в два раза дешевле яблок?». Вопросы оставались без ответов.
Еще одним человеком из народа, наконец-то принявшим участие в «Прямой линии», стал писатель Сергей Шаргунов (Почему он писатель? А почему бы и нет?). А все-таки хотелось услышать и людей попроще.
Но пока не было ни одного запланированного включения из региона. Зато президент, говоря про санкции и отношения Европы с США, обнаружил некоторые новые формулировки:
— Видимо, наши партнеры думали, что их никогда не коснется такая контрпродуктивная политика, связанная с ограничениями и санкциями. Сейчас мы видим, что это происходит, ведь введение запретительных пошлин на сталь, на алюминий не только для Европы, но и для Канады, для Мексики — по сути, это и есть санкции!
Раньше эта мысль ему, видимо, не приходила в голову. Да и никому (включая тех, кто вводил санкции).
— Это только по-другому сформулировано,— продолжал Владимир Путин.— А на самом деле это так и есть. А за что? Они разве «аннексировали Крым», как говорят многие наши партнеры? Нет! Это связано с прагматичными национальными интересами Соединенных Штатов, так, как понимает эти интересы сегодняшнее руководство!
Зачем же Владимир Путин лишний раз сталкивал сейчас США и остальной мир? Ему же и так теперь нелегко.
Еще одному писателю, Захару Прилепину, повезло, как выразился Андрей Кондрашов, выйти в прямой эфир. Случай и правда следовало бы признать уникальным, если бы то же не случилось только что с Сергеем Шаргуновым. Впрочем, тут вопрос и ответ действительно были интересными (в отличие от тех, которые никак и не процитируешь по причине того, что нечего).
Захар Прилепин, правда, скрыл от президента, что он писатель (а он все-таки писатель), и назвался советником главы ДНР и офицером армии ДНР:
— У нас здесь есть ощущение, что украинская армия воспользуется чемпионатом мира по футболу и начнет активные наступательные боевые действия. Как вы прокомментируете эту ситуацию?
— Надеюсь, что до таких провокаций дело не дойдет. А если это случится, мне думается, что это будет иметь очень тяжелые последствия для украинской государственности в целом.
Ответ Владимир Путина был не просто резким. Как его было понимать? Как объявление войны Украине Россией? Что же это было сейчас? Ничего подобного он себе не разрешал за все время с марта 2014 года. И только одна мысль о том, что Украина может позволить себе нечто во время чемпионата мира, заставила его не просто припугнуть, а произнести такое, за какое ведь придется, если что, ответить (и не в Гаагском трибунале, я имею в виду, а надо будет сделать то, о чем предупредил).
Я подошел к активно функционирующему в пресс-центре украинскому журналисту и поинтересовался, как он понял слова российского президента:
— То есть Киев наконец сотрут с лица земли?
— Конечно,— подтвердил он.— Речь идет об уничтожении страны.
В голосе его звучали и легкая озабоченность, и увлеченность новостью, и возникшая сверхвостребованность в себе самом.
И он с головой ушел в подробную передачу этой новости стране.
Впрочем, есть вероятность, что Владимир Путин имел в виду, что речь идет о презрении в случае чего мирового сообщества, которое перестанет воспринимать Украину как боевую государственную единицу.
Но вероятность, прямо скажем, ничтожная.
Поступили вопросы от блогеров, а также ответы им. Блогеры эти были неизвестны широкой общественности (они же блогеры) и находились в «Москва-Сити» (площадка и блогеры должны же были стоить друг друга). Они спросили Владимира Путина о запрете мессенджера Telegram, и ясно было, что Владимир Путин не поддержит их озабоченности, потому что он как президент волнуется прежде всего о безопасности простых людей, которые слишком порой зависят от террористов.
Зато он поддержал идею оформить в законодательстве профессию блогера. Этот вопрос тоже подняли резиденты «Москва-Сити», и вряд ли им стоит ждать когда-нибудь благодарности за это от всех остальных.
Затем Владимир Путин защитил двух своих назначенцев Дмитрия Рогозина и Виталия Мутко. Причем формулируя вопрос по поводу господина Мутко, ведущие, уверен, не отдавали себе отчета в том, каков его истинный смысл. А смысл был апокалиптичен:
— Вот с флота было сообщение от моряков: «Владимир Владимирович, разрешите нам рисовать на бортах боевых кораблей портреты Мутко, чтобы корабли были непотопляемы».
То есть, другими словами, корабли с портретом Виталия Мутко должны стать тем, что не тонет.
Владимир Путин между тем, отвечая на вопрос, произнес ключевую не только для господина Мутко, но и для себя фразу:
— Мы знаем, какая атака на него предпринималась в связи с допинговым скандалом, и так далее, и так далее… И в этих условиях отправлять его на пенсию невозможно!
Владимир Путин так откровенно не признавался в том, что давить на него бесполезно и давление это будет обязательно иметь противоположный эффект, даже если это станет противоречить здравому смыслу.
Наконец случилось уже, казалось, немыслимое: началась «Прямая линия». На связи была Владимирская область и группа граждан из города Струнино, где закрыли больницу. Впрочем, губернатор Владимирской области Светлана Орлова считала по-другому: «Мы ничего не закрываем в Струнино!» А «департамент с населением и с этой инициативной группой работает».
Звучало, конечно, угрожающе.
А члены инициативной группы все-таки настаивали:
— Сказали, отделение не закрыто. Но оно не работает! Оно закрыто! Детей не принимают! Мы ездим в Александров!
— Вопрос какой вы бы хотели задать президенту? — обращалась к членам инициативной группы корреспондент и получала эпический ответ, достойный масштабов всей страны:
— Чтобы нам помогли восстановить все, что у нас разрушилось!..
— Есть ли какой-то вопрос, на который у вас точно нет ответа? — Андрей Кондрашов транслировал блицвопросы президенту.
— На ваш вопрос трудно дать ответ,— кивнул господин Путин.
Хотя, надо сказать, его ответы в этот день вообще-то не были искрометными. Владимир Путин, судя по всему, не смог найти в себе достаточно эмоций для своего народа.
Наконец прозвучал вопрос, которого с самого начала ждало, по-моему, полстраны: о возможности увеличения пенсионного возраста (пенсионеров-то в России, кажется, не меньше).
И надо сказать, Владимир Путин ушел от ответа, заметив, как ни странно, что относится к этой проблеме «в высшей степени осторожно и аккуратно», и добавив, что главная для него задача — в два раза сократить число людей, живущих за чертой бедности.
О чем могла говорить такая осторожность и аккуратность? Вообще-то о чем угодно.
Одно за другим продолжались включения с мест, многодетные семьи сменялись пострадавшими от наводнений, беженцы из ДНР и ЛНР (Владимир Путин обещал облегчить им режим получения российского гражданства) — жителями, страдающими от мусорных полигонов…
— Володя, ты не устал? — цитировал уже сам президент одного из задавших вопрос по интернету.
Он делал это для того, чтобы ответить:
— Пока нет.
А значит, «Прямая линия» продолжалась. И уже около четырех часов. ГОСТы на молочную продукцию, мелеющая Волга, мост на Сахалин… Выдающимся на этом фоне можно было признать вопрос, на который не смогли ответить ни Владимир Путин, ни вице-премьер по сельскому хозяйству Алексей Гордеев: почему мясо коровы зовется говядиной (а не коровятиной, видимо).
Кто-то, по словам ведущих, не терял надежды дозвониться, но на самом деле было уже не очень понятно, как к «Прямой линии» успеют подключиться все запланированные регионы (накануне была генеральная репетиция, и их было много, и все — в боевой готовности).
И сразу можно сказать, что так и не дали в конце концов слова фермерам Пермского края: «Прямая линия» шла уже прилично, больше четырех часов, и нельзя же было обойтись без Крымского моста, разве можно было? И корреспондент запросто обращался к сотруднику ГИБДД:
— Вы такой суровый! Поймали нарушителя?
— Никак нет! — отвечал сотрудник.— Поточная проверка, проверили, отпустили…
Все тут было как обычно — видимо, в этом «отпустили», то есть на этот раз повезло, и состоял сермяжный смысл ответа: теперь все здесь и правда как везде в России, а Крым и правда совсем уже наш.
Владимир Путин еще пообещал не обменивать Кирилла Вышинского на Олега Сенцова, а министр просвещения Ольга Васильева разубедила бедного девятиклассника, которого с наслаждением, по-моему, называла Леонидом Сергеевичем (он сам имел неосторожность так назваться), что он будет сдавать шесть экзаменов (на самом деле, по ее словам, три), а потом, уточняя насчет экзамена по истории, возможностью которого и интересовался на самом деле больше всего девятиклассник, вдруг заявила, что вопрос обсуждается. То есть уже получалось четыре экзамена. А учитывая, что она сообщила и про экзамен по английскому языку с 2020 года (пока в 19 регионах), то уже пять.
А потом уже Кирилл Клейменов просто перебил ее…
Апофеозом, если можно так это назвать, стало включение из Алтайского края: там под угрозой закрытия оказалась школа в селе Сростки, где родился Василий Шукшин.
Мог ли Владимир Путин не сказать детишкам, появившимся в кадре, что они смогут спокойно учиться рядом с домом? Так и было. Сказал. И пообещал гражданство раненной террористами женщине русского происхождения из Алеппо. И оно у нее будет.
Подвел итог «Прямой линии», как ни странно, не Владимир Путин, а Кирилл Клейменов:
— Надеемся… мы построим все Россию мечты!
«Прямая линия», которая не принесла никаких особых побед ни одному из ее участников, закончилась. Владимир Путин ответил еще на несколько вопросов журналистов (еще и на защиту главы комитета по международным делам Госдумы Леонида Слуцкого успел встать). Я поинтересовался, будет ли следующая «Прямая линия». Вопрос был непраздный: в конце каждой из них отчего-то кажется, что в следующий раз, может, уже и не надо…
— Конечно,— сказал Владимир Путин и поправился: — Во всяком случае, будем готовиться…
За тем, как Владимир Путин отвечает на журналистские вопросы, посматривал со стороны Андрей Кондрашов. Он задал их сегодня столько, что казалось, еще долго не захочет, а может, и никогда.
— Что, еще лихорадит? — спросил я его.
И это тоже был непраздный вопрос, достаточно было взглянуть на Андрея Кондрашова хотя бы мельком.
— Трясет,— подтвердил он.— Но чувствую, после рюмки отпустит.
0
75.00
