Жорж Дантес планировал себе блестящее будущее в России. Решивший его усыновить барон Луи Геккерн (Геккерен) всячески эти намерения поощрял. Однако амбициозным планам не суждено было сбыться: после роковой дуэли Дантес был разжалован и выслан из страны.
А началось всё весьма безобидно — с романтического увлечения. Светскому юноше той поры обязательно полагалось таковое иметь, иначе к чему всё это остроумие и лоск. Разумеется, увлекаться стоило дамами замужними, иначе велик риск, что любовные похождения заведут в конце концов под венец. И конечно, следовало сохранять осторожность — пусть даже о вашей связи поползут слухи, они должны оставаться достаточно ненавязчивыми, чтобы не раздражать обманутого мужа и не побуждать его к активным действиям.
Первый серьёзный роман Дантеса этим требованиям, судя по всему, соответствовал. Он неоднократно писал Геккерну о женщине, имени которой ни разу не упоминал, называя её исключительно «Супругой». Свои отношения они успешно держали в тайне не менее двух лет, однако в ноябре 1835 года француз решает разорвать эту связь. И предшествовало этому решению знакомство с Натальей Пушкиной, в девичестве Гончаровой.
Как харизма Дантеса обеспечивала ему успех в обществе, так и Наталья Николаевна обладала тем обаянием, которое так привлекает мужчин. Злопыхатели называли её недалёкой кокеткой, друзья воспевали её доброжелательность, искренность, граничащую с наивностью. Вероятно, молоденькая госпожа Пушкина с радостью меняла домашние хлопоты на роскошное платье и ехала блистать на балу, где от поклонников не было отбоя, однако исследователи всё-таки сходятся на том, что до адюльтеров дело не доходило. Во всяком случае, сам Пушкин жене безоговорочно доверял, хоть и журил её за кокетство.
И вот появляется Дантес. Красивый и дерзкий. 20 января 1836 года он пишет своему покровителю Геккерну, что безумно влюблён: «Да, безумно, ибо не знаю, куда преклонить голову. Я не назову тебе её, ведь письмо может затеряться, но вспомни самое прелестное создание в Петербурге, и ты узнаешь имя. Самое же ужасное в моём положении — что она также любит меня, но видеться мы не можем, до сего времени это немыслимо, ибо муж возмутительно ревнив. <…> Уверен, ты простишь мне это безумство, согласен, что так оно и есть, но я не в состоянии рассуждать, хоть и следовало бы, ибо эта любовь отравляет моё существование. Однако будь спокоен, я осмотрителен и до сих пор был настолько благоразумен, что тайна эта принадлежит лишь нам с нею».
А меньше чем через месяц, в письме от 14 февраля, он так передаёт слова Натальи Николаевны: «Я люблю вас, как никогда не любила, но не просите большего, чем моё сердце, ибо всё остальное мне не принадлежит, а я могу быть счастлива, только исполняя все свои обязательства, пощадите же меня и любите всегда так, как теперь, моя любовь будет вам наградой».
Была ль любовь?
Итак, если верить Дантесу, чувства были взаимными ещё за год до трагической дуэли. Но Дантесу верят не все. Так, литературовед Стелла Абрамович считала, что заявления Дантеса говорят скорее о его самоуверенности, чем о реальном положении дел. А Ирина Ободовская и Михаил Дементьев вообще предполагали, что эти письма Дантес написал значительно позднее, чтобы обелить своё имя перед потомками, — ведь высказанное им намерение уберечь имя возлюбленной от сплетен плохо вяжется с его откровенными ухаживаниями.
Впрочем, многие исследователи верят в подлинность и самих писем, и их содержания. Например, Анна Ахматова, которая к Наталье Николаевне относилась с презрением и откровенной нелюбовью. Пушкинист Павел Щёголев был убеждён, что «сердца Дантеса и Натальи Николаевны Пушкиной с неудержимой силой влеклись друг к другу». Другой исследователь жизни и творчества Пушкина, Мстислав Цявловский, также не сомневался во взаимности этих чувств.
Что же касается современников, их версии тоже разошлись, но те из них, кто хорошо был знаком и с Пушкиным, и с его женой, сходились во мнении, что хоть Наталье Николаевне и были приятны ухаживания молодого француза, она всё же держала его на расстоянии, не переходя границы дозволенного в обществе кокетства.
Охота
Весна 1836 года для четы Пушкиных выдалась непростой. После тяжёлой болезни скончалась Надежда Осиповна, мать поэта. Он тяжело переживал утрату, но заботы о семье не позволяли ему совсем предаться унынию. Пушкин ездил в Москву по делам «Современника», много работал с архивами и писал, писал, писал. Примерно тогда же он сообщает жене о дошедших до него сплетнях и призывает быть скромнее. На тот момент уже все друзья и родственники знают, что молодой француз без ума от прекрасной Натали, но не видят в этом ничего дурного. Впрочем, самой Наталье Николаевне той весной было не до романов — 23 мая 1836 года она родила младшую дочь Наталью.
Вероятно, в течение нескольких месяцев Дантес был лишён возможности видеться со своей возлюбленной. Сначала она не выходит из дома из-за траура и последовавших вскоре родов, затем он покидает столицу, уезжая с гвардией на манёвры. Судя по письмам, в сердце Дантеса сменяют друг друга «преклонение и спокойное восхищение» и любовное безумство. Трудно сказать, какое чувство побеждает. Ахматова считала, что летом поручик испытывает не более чем лёгкую влюблённость, а затем и вовсе окончательно охладевает. Письма самого Дантеса это не подтверждают.
Осенью встречи Жоржа и Натальи Николаевны возобновились. К тому моменту он уже не просто Дантес, а барон Геккерн — усыновление официально утверждено. Теперь юноша вхож в дипломатические круги, он считается наследником большого состояния и завидным женихом.
По мнению некоторых исследователей, победа над женой поэта стала для него вопросом самолюбия. Нет больше и следа того покорного восхищения, которое он так подробно описывает в своих зимних письмах. Ухаживания самоуверенного француза выходят за установленные обществом границы ни к чему не обязывающего флирта. «Дантес, забывая всякую деликатность благоразумного человека, вопреки всем светским приличиям, обнаружил на глазах всего общества проявления восхищения, совершенно недопустимые по отношению к замужней женщине», — пишет в своём дневнике графиня Дарья Фикельмон. Столь откровенное поведение порождает волну сплетен, охотно поддерживаемую многочисленными недоброжелателями поэта.
А вот так 19 сентября Софья Карамзина описывает свои именины: «Получился настоящий бал, и очень весёлый, если судить по лицам гостей, всех, за исключением Александра Пушкина, который всё время грустен, задумчив и чем-то озабочен. <. .> Его блуждающий, дикий, рассеянный взгляд с вызывающим тревогу вниманием останавливается лишь на его жене и Дантесе, который продолжает всё те же штуки, что и прежде, — не отходя ни на шаг от Екатерины Гончаровой, он издали бросает нежные взгляды на Натали, с которой, в конце концов, всё же танцевал мазурку. Жалко было смотреть на фигуру Пушкина, который стоял напротив них, в дверях, молчаливый, бледный и угрожающий!»
В октябре состоялось объяснение между Пушкиным и Дантесом, и поэт отказал навязчивому поклоннику в своём доме. А вскоре после этого Жорж пишет Луи Геккерну прелюбопытнейшее письмо. Дантес жалуется на своё скверное самочувствие, вызванное неудовлетворённой любовью, и умоляет старшего товарища надавить на Пушкину и принудить её к взаимности.
Встреча тет-а-тет
Случилась ли эта взаимность, неизвестно. Мы знаем только об одном свидании Натальи Николаевны и Дантеса. Оно произошло в доме Идалии Полетики, и среди исследователей до сих пор нет единодушия в отношении этого события. Одни считают, что Натали приехала к Идалии по её приглашению, а та покинула дом, оставив гостью наедине с возлюбленным поручиком. Другие говорят, что Пушкина ответила на мольбу Жоржа о свидании «для обсуждения важных вопросов». Княгиня Вера Вяземская рассказала годы спустя, что в тот день Дантес достал пистолет и угрожал покончить с собой, если Наталья Николаевна не отдастся ему. На шум пришла дочь хозяйки, и взволнованная Пушкина спешно покинула комнату.
Так или иначе, в начале ноября Пушкин и несколько его друзей получили анонимный пасквиль. Такого оскорбления поэт стерпеть не мог. Вечером 4 ноября он послал Дантесу вызов на дуэль — без указания причины. Поручика не было дома, и письмо получил Луи Геккерн. От имени приёмного сына он принял вызов, но попросил отсрочки — сначала 24 часа, а затем две недели. За это время близкие Пушкина и Дантеса сумели отговорить Александра Сергеевича от дуэли. Окончательно невозможным сделало поединок сватовство француза к старшей сестре Натали Екатерине Гончаровой.
Дуэль неизбежна
После замужества Натальи мать отправила её сестёр в загородное имение, где девушки изнывали от скуки, и категорически отказывалась вывозить их в свет. При таком раскладе шансы Александры и Екатерины на удачное замужество стремительно таяли. Однако в 1834 году Наталья Николаевна забрала девушек в Петербург, и они поселились в доме Пушкиных.
Сёстры начали бывать в свете и пользоваться популярностью. Обе отличались привлекательной внешностью, хоть и проигрывали в красоте «прекрасной Натали». Однако их очарование меркло на фоне тяжёлого материального положения — рассчитывать на приданое девушкам не приходилось.
Неудивительно, что предложение Дантеса Екатерина встретила с волнением и радостью. Пушкинисты предполагают, что она давно была влюблена в остроумного француза, оказывавшего знаки внимания и ей тоже (кокетства ради или прикрытия для). Более того, по мнению некоторых исследователей, между ними даже существовала тайная связь и первый их ребёнок был зачат ещё до свадьбы и даже помолвки.
Свет встретил извещение о предстоящем бракосочетании колкостями и насмешками. Ходили слухи, что Пушкин вынудил Дантеса жениться на смуглянке Екатерине; что Дантес взял в жёны Гончарову лишь для того, чтобы спасти честь своей настоящей возлюбленной; что Дантес одним выстрелом убил двух зайцев: избежал дуэли и получил возможность видеться с Натали.
Как бы то ни было, дуэль не состоялась. Пушкин был в ярости. Он не верил в искренность чувств новообретённого родственника. Кроме того, жена, вероятно, рассказала ему о том самом разговоре с Геккерном: в ноябре поэт написал барону оскорбительное письмо, называя его сводником и интриганом. Благодаря усилиям друзей письмо тогда так и не было отправлено. Но Дантес, будто почувствовав свою безнаказанность, не оставил прежних бесцеремонных ухаживаний. И Пушкин, два месяца сдерживавший свой гнев, в конце концов не вытерпел. 25 января он почти дословно повторил то ноябрьское письмо, сделав дуэль неизбежной.
0
119.00
